Как себя чувствовал Эйвери, отправляясь в свою первую рабочую смену? В нем бушевал целый спектр всевозможных эмоций, начиная от ощущения, что это все не его жизнь вовсе, а он лишь сторонний наблюдатель, и заканчивая жгучим стыдом перед самим собой. Не в такой карьере он мечтал увидеть себя преуспевающим, что и говорить! К тому же, он все еще не был уверен, произведет ли такой фуррор, какой производили другие члены коллектива. В том, что в жизни он не на последних ролях и не на лавке лузеров - и сомневаться не стоило, но ведь это сцена, где даже тела и смазливой физиономии, как водится, недостаточно. Но вселяло некоторую уверенность то, что Лисбет искренне и неукоснительно в него верила - а это что-то, да значило.
  В конце-концов, остановившись на выводе, что Цезарь Эйвери не имеет права в принципе сомневаться в себе, в своих способностях и в эффекте, производимом на людей, подпитавшись собственным самолюбием и прикрывшись напускной уверенностью, Цезарь  пересёк финишную - переступил порог черного входа в Лагуну.
"Ну вот и все, пути назад нет, " - с некоторым не то сожалением, не то обреченностью подумалось молодому человеку, когда он динамично вышагивал по узкому полутемному коридору.
- Ээээй, а вот и наш малыыыш, - заулюлюкали ребята-стриптизеры, впрочем, не слишком насмешливо - видимо, получили указания свыше, не смущать новичка, чтобы он совсем не оробел и не запорол выступление.
  Сдержанно поприветствовав коллектив, Эйвери усадил себя к зеркалу, где значилось его имя и пристально всмотрелся в собственное отражение.
"Я хорош. Я красив, я привлекателен, молод и нов для отдыхающих здесь девушек. Я буду им интересен и они сожрут меня глазами вне зависимости от допущенных мною ошибок. Да что там! Я - само совершенство! Я офигенен! Да черт возьми, я лучше каждого отдельно взятого здесь и всех их вместе!" - усиленно занимался самолюбованием и аутотренингом молодой человек, игнорируя торопливые тычки со стороны коллег. Он, хотя и был тем еще себялюбцем, не имел в принципе привычки проводить подобные ритуалы, но сейчас это было жизненно необходимо.
                                ******************
- Цезарь, давай, шуруй. Не мнись тут, как девственница при виде презерватива, - бойко скомандовал наиболее чуткий и понимающий член команды, вызвавшийся "поняньчиться" с новичком и провести его в первое путешествие на сцену.
  Эйвери между тем сосредоточенно обтирал вспотевшие ладони о ткань, которая прикрывала какую-то габаритную штуковину.
- Не забывай, что твоя цель - набить себе цену и раздразнить публику так, чтобы за тебя дали приличную сумму на "стуле", - напутственно пояснял нянька-Робби, критично осматривая оцепеневшего Эйвери. - Ты же помнишь, что после твоего выступления у нас будет "стул"? Это когда девушка платит кругленькую сумму за приват.
- А если меня не возьмут в приват? - разминая шею и плечи, поинтересовался Цезарь - как-то до сего момента этот вопрос его не особенно занимал, но сейчас, в двух шагах от своего дебюта, он, кажется, на самом деле начал втягиваться в процесс и проявлять к нему интерес, а не просто готовиться выполнять механическую череду чувственных движений.
- Значит, ты невыгодный стриптизер и ты не будешь здесь работать, - коротко пояснил Робби и буквально выпихнул Эйвери на сцену, чего тот несколько не ожидал.
  Впрочем, эта маленькая импровизация произвела бурную реакцию публики - все выглядело так, словно все спланировано - и это "вываливание" нового персонажа на сцену и его слегка потерянный вид, и то, как неподдельно он щурился от бьющего в глаза света софитов.
  Одно дело было танцевать перед Лисбет, под ее руководством, под ее подсказки, для нее и зная, чего она от тебя ждет. ДРугое дело было оказаться перед сотнями глаз и не знать, чего каждая из посетительниц от него ожидает. Эйвери лихорадочно пытался вспомнить хоть что-нибудь из того, чему его учила Мюррей, но все, что хозяйка тщательно вкладывала и утрамбовывала в его сознание, каким-то странным образом оказалось оставленным там, за сценой, в гримерке.
- Малыш, я сейчас выйду с плетью и ты будешь бегать по сцене с голой задницей, - сурово шепнул из-за кулис Робби, видя, что кое-кто сейчас бесповоротно запорет номер, который должен был бы быть "гвоздем" программы в силу своей новизны.
   Кое-как прошагав на центр сцены, Цезарь предпринял жалкие попытки изобразить танец. Выходило из рук вон плохо и он явственно ощущал это, читал в недоумевающих взорах посетительниц, которые будто бы все единогласно вопрошали: "Это что вы нам подсунули?! Мы за это платить несогласны!". Кое-как понемногу начиная раскачиваться, Эйвери шаг за шагом снова приучал себя к мысли, что ему следует зажечь в их глазах желание обладать им. Он покраснел до кончиков ушей и лицо его горело и пылало, словно его обсуждали все сплетницы мира и материл каждый сапожник, который еще не впал в крепкий алкогольный сон.  Его руки, его тело, его лицо - все было деревянным и недвижимым, как-будто какой-то шутник перед выходом вколол ледокаин и Эйвери теперь не был властен над собственной плотью. Кроме того, он комично путался в одежде и непривычно для самого-себя, стыдливо отводил глаза в сторону каждый раз, когда взгляд его напрямую упирался в чей-то чужой - испытующий, любопытный и, как ему казалось - несмешливый.