| PART I
"Ты - мой талисман!" - говорила мать, а я, признаться, так до конца и не мог понять, что такого в этих словах - уж больно очевидно было то, что она интонацией наделяла каким-то особым смыслом. Ведь это просто-напросто моё имя...
"Ты - мой талисман!" - говорила она, отчего-то невообразимо радуясь моим успехам в математике и первой победе на олимпиаде в шестом классе, а еще больше радуясь тому, с какой гордостью на меня смотрел в эти моменты отец. И я всё еще не понимал смысла её слов.<br>
Но давайте обо всем по порядку.
Мы родились. И нет, под "мы" я вовсе не подразумеваю Моё Величество во множественном числе, как то и пристало всяким царским задницам. Просто в тот день на свет нас появилось двое - я и Райли. И, если появление моей дорогой сестрицы было вполне предсказуемым и ожидаемым, то я оказался сущей неожиданностью - маленькой, красномордой, хилой неожиданностью, потому как двойню никто не ждал. Расстроилась ли моя мать, получив такой сюрприз и будучи на тот момент в весьма шатком положении незамужней девушки из провинции, которая по большому счету не знала, куда деваться и с одной Райли, не говоря уж обо мне? Внезапненько, но нет.
Именно потому в моей медицинской карточке и в свидетельстве о рождении значилось это более чем странное имя - Талисман, потому что я стал для нее залогом будущего, залогом её успеха, благополучия и всяческого процветания. Не буду напускать таинственность и раскрою все карты сейчас, хотя, если говорить откровенно, сам я историю эту узнал совсем не так давно.
Покинув родню в провинции, мать, как и большинство девиц, мечтающих о светлом будущем, в конце-концов столкнулась с жестокой реальностью мегаполиса, где ее весьма сомнительные таланты никто по достоинству так и не оценил. Поэтому пришлось забыть о мечтах и пристроиться прислугой в приличный дом - это, можно сказать, ей еще повезло, хотя на тот момент глупая деревенская гордячка и считала, что это ниже её достоинства. Прослужив там два года, она худо-бедно уяснила для себя основные принципы выживания таких, как она в нашем мире - не имея толкового образования, капитала за спиной и действительно выдающихся умений, она могла благополучно устроить свою жизнь только одним способом - замужеством. И идеальным вариантом, как гласили бульварные романчики, был уже немолодой хозяин, Грегори Рейвен. Но, вот беда, в романах не давалось подробной инструкции, как заполучить такой лакомый кусочек и единственное, что можно было уяснить бедной отчаянной служанке - это то, что постель в охоте на мужчину играет едва ли не определяющую роль. А, учитывая, что у маман моей на тот момент каким-то чудом еще сбереглась её невинность, она посчитала себя товаром редкой ценности.
Но увы, чуда не произошло и, переспав с наивной дурёхой, хозяин не поспешил в ювелирную лавку за кольцом для предложения руки и сердца. К тому же, он был женат, о чем маме стоило бы вспомнить в первую очередь.
От злости и отчаяния она ушла, что называется, в загул, с каким-то безымянным гонщиком, а через время обнаружила, что, оказывается, от секса не только женитьба случается, но и беременность. Незавидное положение, согласитесь. И как знать, чем эта мыльная опера закончилась бы, не узнай она по большому секрету, что хозяин на грани развода со своей женой именно по причине отсутствия у него наследника, которому он мог бы оставить своё фамильное дело.
Дура-дурой была моя мать, хотя и не следовало бы так говорить, но это аксиома...Однако же смекнула она быстро, на чем можно сыграть, и пошла в Ва-Банк, заявив Рейвену о своей беременности. Правда, ожидаемого результата опять-таки не случилось (ох уж эти бульварные романы...сплошь обман и надувательство!) и Грегори не ощутил себя тут же счастливым отцом. И хотя он не особенно сомневался в правдивости своей служанки (она, как-никак, девственность ему свою подарила - куда уж тут сомневаться?), но сам факт беременности его не впечатлил. Не буду долго и в ярких красках описывать, какие аргументы приводила моя мать и чем парировал Рейвен, к тому же, я лично не присутствовал (по крайней мере, в сознательном состоянии), но некий компромисс был все же достигнут - Рейвен в конце-концов отчего-то решил, что это на самом деле может быть его единственным шансом обзавестись наследником, раз с предыдущими двумя женами у него ничего не сложилось. Было решено, в случае рождения мальчика, что мать станет миссис Рейвен (не может же наследник быть незаконнорожденным - некомильфо как-то..), в случае рождения девочки... Впрочем, не самый худший вариант - получать достойное содержание, но матери этот вариант не особенно нравился. А тут, как назло, все врачи, как один, твердили, что мать беременна девочкой. Так, собственно, разговоры о разводе и грядущей свадьбе и утихли, к огромному разочарованию моей родительницы.
Ровно до того момента, пока на свет не появился такой внезапный Я. И именно я стал ступенькой в высшее общество для моей матери. Будущий наследник корпорации Рейвена. Единственный сын (умолчим, что не биологический) - надежда и опора, гордость и всё такое...А Райли - это так, бесплатный бонус.
Потому и носилась она со мной, как с писаной торбой, и радовалась всем моим успехам, иногда не таким уж и значительным... Хотя отец, кажется, любил нас с Райли одинаково. К нему, к слову, претензий не имею - он мужик что надо, всем бы таких папаш! А может быть, Райли он даже любил больше, потому что я был немного странным ребенком. Я слишком быстро смекал, что к чему - не по-детски тонко подмечал принципы поведения людей и на почти интуитивном уровне улавливал вещи, многим даже взрослым людям недоступные. И меня это ох как забавляло.
Например, я замечал суеверный страх маминых подруг перед умершими и в самый неподходящий момент мог внезапно замереть, посмотреть в пустоту, уверенно заявить, что я вижу там такого-то и такого-то человека, а затем сморозить что-то не вполне вразумительное, но воспринимаемое этими недалекими барышнями, едва ли не как посыл с "того света".
Или, насмотревшись телека, вполне мог начать нести какую-нибудь ахинею про "других", ни на грош в это все не веря, но вышёптывая каждое слово так зловеще и решительно, что подружки Райли пугались до обмороков моих остекленевших глаз и непонятных, но таких пугающих фраз.
Вобщем, я был довольно странным ребенком и мне приходилось бывать у психологов. Они тоже забавные - всё норовят вспахать твои мысли, как огород, выполоть оттуда сорняки и засадить его тюльпанам
Но мать извиняла все мои чудачества высоким айкью и не могла нарадоваться тому, что, вполне вероятно, с такими задатками я стану достойным продолжателем бизнеса Рейвенов. и, тогда как у тебя, у хозяина этого огорода, в планах не цветы, а помидоры...
С такой же отчетливостью я помню и её взгляды всякий раз, когда, в возрасте 14-15 лет я стал позже обычного приходить домой; когда я заявлялся едва ли не каждые выходные с новым увлечением, каждое из которых было "краше" другого.
"Мам, пап, мне нужны агрессив-ролики".
"Мам, пап, мне нужен трюковый самокат".
"Мам, пап, мне нужен BMX".
"Мне нужен мотоцикл", "гоночное авто"... и, пожалуй, губозакаточная машинка новейшей модели, потому что устаревшая вряд ли смогла бы управиться с аппетитами раскатанной мною на километры пожеланий губы.
Я всего лишь искал себя, и теперь пугал предков больше ссадинами и переломами, чем своими детскими чудачествами.
А в шестнадцать я себя нашел.
Тогда еще только зарождавшийся паркур виделся мне чем-то настолько особенным и необычным! К тому же, учитывая молодость этого вида спорта, у меня были неплохие шансы оставить свой след в истории, тогда как в том же роллер-спорте мне пришлось бы разве что вывернуться наизнанку и проехаться на ушах с рампы, чтобы кого-то удивить. Вобщем, я увлекся этим уличным движением всерьёз и мне это стало нравиться куда больше, чем учёба.
Компания у нас была - отбросы первостатейные; стоит ли объяснять, что по этому поводу думали родители, а в особенности мать? Я немало паскудничал, покуривал, бедокурил развлечения ради - полный комплект зажравшегося хорошей жизнью юного мудака, у которого нет иных проблем, кроме как противостоять и бунтовать (при том, ни один такой "юный мудак" не скажет толком и обстоятельно, против чего бунтует и какого результата хочет достичь... говорю исключительно объективно!).
Но отца я уважал и почему-то всегда испытывал какой-то почтительный трепет именно перед ним, мать при этом почти что ни во что не ставя.
PART II
Следующая веха моей жизни началась в возрасте 19 лет. Началась с абсолютно чистого листа, с нового мировоззрения, с нового взгляда на вещей и нового меня. И нет, меня не изменило поступление в университет, не была это и первая любовь (слушайте, где она вообще водится-то? Любовь эта первая, бурная, о которой из соплей поэмы ткут всякие бесхребетные пубертатники?). Я не начитался философских учений, не вступил в орден и не принял иудаизм.
Просто, выполняя новый, абсолютно невероятный и до уссыку необходимый мне для понтов и личного рекорда трюк, я упал. Упал настолько неудачно, насколько это вообще возможно. Лишь немногим удачнее, чем если бы я умер там на месте.
Перелом основания черепа, травма позвоночника, несколько менее значительных переломов, кома. И диагноз-зловещее пророчество "Он навсегда останется прикован к инвалидной коляске".
Да лучше бы я сдох там, на месте.
Но, что поразительно, почему-то именно в тот момент мне захотелось жить больше, чем когда бы то ни было!
Я не сразу оценил масштабы произошедшего...Я видел лишь одну упавшую доминошку, тогда как за нею уже полным ходом шла цепная реакция... Когда мне требовалось переливание крови, совершенно случайно всплыло отсутствие родства между мною и моим отцом (странно, но за столько лет мать, кажется, уже и сама поверила в то, что я - родной сын Грегори), разразился скандал, в который я волей-неволей тоже оказался вовлеченным. Мне и без того было херовее некуда, а тут еще и громкие претензии, как-будто, родившись, я мог выбирать, назваться мне сыном Рейвена, или публично заявить, что маман меня безмозгло нагуляла где-то на капоте спорт-кара...
Грегори Рейвен отныне отказывался признавать меня своим сыном. Да ладно, чего уж там, какая теперь разница-то была? В любом случае, я не стал бы продолжателем его дела, да и что за прок мне был с его наследства теперь, когда все радости жизни для меня были более чем ограничены? Признаться честно, мне уже и не хотелось тех развлечений, что были раньше, как не хотелось уже и никаких других - нормальное состояние человека в моем положении, ничего не попишешь. Работа с психологами давала не так много результатов, учитывая, как ловко я привык от них отбиваться с самого детства. Но я тот еще боец, и пусть я не до конца верил в философию, гласящую, что радость можно найти в любом жизненном моменте, я нашел, чем заполнить пустоту и наконец занялся тем, на что раньше никогда времени не хватало - расширял знания в тех вещах, которые всегда меня интересовали. Учился жить заново, учился тому, что могло прокормить меня без отцовских денег.
Наиболее перспективным и удобным средством для инвалида с таким складом ума, какой был у меня, оказалось программирование - я любопытствовал в эту степь еще во времена появления у меня первого компьютера, теперь же настало самое время разобраться во всем более обстоятельно. И мне это понравилось, и у меня это получалось, что делало меня невероятно гордым за самого себя, за свои успехи. Я будто бы говорил без слов своему отцу, что и сам чего-то стою, что, согласитесь, немаловажно, для человека в инвалидной коляске, который, как казалось раньше, только и способен, что проматывать чужие деньги. Я начал делать то, о чем раньше и не задумывался - выживать самостоятельно. И мне это чертовски понравилось!
PART III
Мне всегда казалось, что нас с Райли связывает меньше теплых чувств, чем обычно связывает двойню - она была не менее сообразительна, чем я, и рано поняла, что гвоздь программы в семье Рейвенов - именно я, под мою дудку все пляшут и только меня воспринимают всерьёз. Ей, как и мне, было абсолютно невдомёк, с чем это связано, но она подсознательно сердилась на меня за такое положение дел, ревновала и завидовала.
Думаю, когда жизнь поставила нас в относительно одинаковое положение относительно состояния Грегори Рейвена, она немного смягчилась по отношению ко мне, потому что теперь мы были абсолютно равны и отец одинаково не принимал нас обоих, только вот она была молодой, красивой, свободной девушкой, а я - прикованным к коляске бедолагой. Я не особенно нуждался ни в ее, ни в чьей-либо еще жалости, но она оказалась неизбежна. Мы с Райли в тот период значительно сблизились и, если честно, я почти уверен, что в том, что произошло дальше, есть львиная доля ее заслуги.
Отец появился снова в моей жизни с такой внезапностью, как на банановом дереве может внезапно появиться плод арбуза. Абсолютно нелогичное и необъяснимое явление. Но на сей раз он пришел не требовать каких-то объяснений, не обвинять меня, и уж тем более - не поглумиться над моим положением (он никогда бы не дошел до такого, он вполне достойный человек, за что я его всегда и уважал). Он пришел и заявил, что нашел врача, который, как он думает, может поставить меня на ноги, хотя я, всё еще раздосадованный тем, как он повел себя, узнав о том, что я не его сын, отозвался на это довольно холодно, едко и саркастично.
Это странно признавать, но в какой-то момент мне показалось, что я уже не хочу ничего менять в своей жизни - я свыкся со странным жизненным укладом, научился управляться со своими проблемами... Я говорил, что я всегда был довольно странным? Я находил занятными всяческие человеческие несовершенства и в конце-концов даже инвалидную коляску сделал не то, чтобы своей визитной карточкой, но какой-то особой "фишкой", которую вновь обретенные приятели считали чем-то вроде привычки таскать за собой огромный рюкзак - не совсем удобно, но к этому все привыкают.
Но другая моя часть отчаянно стремилась к тому, чтобы снова быть таким, каким я был раньше.
Не буду долго и пространно описывать период подготовки к операции, к периоду реабилитации и трудности, с этим всем связанные. Скажу только, что 11-месячному малышу явно гораздо проще учиться ходить, чем взрослому человеку - обучаться этой нехитрой науке заново. Да, меня поставили на ноги, хотя первые месяцы это заявление можно было посчитать слишком громким и претенциозным. Но постепенно, шаг за шагом, я снова эволюционировал до прямоходящих. Мое невообразимое упорство, какое-то почти что мстительное упрямство делало меня прилежным учеником. Я пришел в форму. Я занимался больше, чем того требовал врач, мне нравилось изнурять себя физическими упражнениями и выползать из спортивного зала практически в изнеможении.
Но в повседневной жизни, как бы парадоксально это ни прозвучало, я продолжал корчить из себя инвалида. Меня всегда забавляли странные вещи, странная манера поведения. То, что у других может вызывать чувство беспомощности и страх, у меня вызывало только азарт и какую-то ехидную радость. Раз за разом садясь в инвалидное кресло, я в собственном воображении бросал вызов миру, говоря, что, что бы со мной ни произошло, я в любой форме буду чувствовать себя комфортно. Так что на сегодняшний день далеко не все люди, окружающие меня даже знают, что я уже давно ТОТ Тали, и что мне уже давно не нужна моя коляска... Жестоко, наверное, так вести себя по отношению к людям, испытывающим жалость, но... не всё ли равно?
Тогда-то моя жизнь и раздвоилась, разделилась надвое. Всегда интересовавшийся темой деперсонализации, я в один прекрасный день решил, что это будет презабавно, иногда чувствовать себя кем-то другим. Так появился Макс Рейвен, ну а сам я уже давно носил фамилию Веспер (после отречения отца я выбрал первую попавшуюся, уж не знаю, с заголовков какого журнала на меня взирало в тот момент это слово, но мне оно пришлось по душе). Тали Веспер передвигается в инвалидной коляске, работал и работает программистом, а Макс Рейвен - тот еще прямоходящий засранец, работающий больше из интереса, чем за зарплату, в маленьком театре (спектр играемых им ролей не так уж велик - ему достаются исключительно роли каких-нибудь психопатов, но уж они-то ему даются просто с восхитительным правдоподобием, что делает его в определенной степени незаменимым членом актерской труппы). | |
